Субъективная сторона правонарушения. Форма вины.

К тому же, это было и без надобности: для достижения цели возмещения причиненного ущерба (а в этом и был смысл тогдашнего уголовного права) вина при ответственности значения не имела. Ответственность наступала при любом причинении вреда, а без его причинения не было и ответственности. Уже Уложение 1649 года различало неумышленное, умышленное и случайное совершение деяния, в зависимости от чего дифференцировалась ответственность за содеянное правонарушение (статья 198 главы X; глава XXII и др.).
В середине-конце XIX века в дореволюционной школе отечественного уголовного права отстаивался принцип субъективного мнения, применялся в основном психологический подход к понятию вины. В учебнике А.Ф. Кистяковского высказано следующее мнение: «Участие воли субъекта в совершении известного преступного действия и в происхождении его последствия столь необходимо, что, при отсутствии его, деяние, как бы оно не было вредно, может быть только по внешней форме тождественно с преступлением, но по своему внутреннему содержанию не иметь с ним ничего общего. Итак, только то преступление считается преступным и наказуемым, которое совершено субъектом по своей воле, словом, с желанием именно его совершить».
Известные правоведы Н.С. Таганцев и Н.Д. Сергеевский считали настолько само собой разумеющимся и установленным понимание вины как формы психического отношения лица к деянию, что даже не находили нужным останавливаться на общем понятии, уделяя все свое внимание разработке форм вины. По мнению Н.С. Таганцева, «вменение лицу преступного деяния означает признание лица не только учинившим это деяние, но и виновным в этом деянии, а поэтому уголовно-ответственным; без вины нет ответственности и вменения».
После революции можно отметить значительное оживление в теоретических исследованиях вины.
Как указывает П.Г. Мишурин, институт вины и принцип ответственности только при наличии вины появляется немедленно с созданием советского уголовного права, поскольку объективное вменение несовместимо с объективным вменением.
Однако имела место и иная позиция – о необходимости изъять категорию вины из нового уголовного права как метафизическое наследие буржуазной юриспруденции. Однако имела место и иная позиция – о необходимости изъять категорию вины из нового уголовного права как метафизическое наследие буржуазной юриспруденции. На наш взгляд, нельзя согласиться с мнением, что институт вины и принцип ответственности за вину возник лишь при советской власти, так как он существовал и ранее. Равно как и тезис о том, что категория вины была изъята из уголовного законодательства, представляется сомнительным. Вероятно, столь диаметрально противоположные оценки давались вследствие того, что не существовало четкого, однозначного, разделяемого юридическим сообществом понятия вины и понятия виновности, не определены границы данных понятий.
Так, в Положении о временных революционных народных судах Новгородской губернии указывалось, что при вынесении наказания суд обязан входить в обсуждение вопросов вины. Вина понималась как умысел или неосторожность, выразившиеся в деянии, опасном для пролетарского государства. В некоторых аналогичных документах различаются формы вины — умысел и неосторожность, допускается смягчение наказания в силу аффекта и учитываются другие субъективные моменты. Наиболее четко сформулирован принцип вины в Положении о ротных товарищеских судах от 23 июля 1918 года: «Суд решает вопрос о вине и невинности по своему внутреннему убеждению, основанному на совокупности обстоятельств, выявившихся при разборе дела, руководствуясь социалистической совестью».