Проблема свободы в лирике Пушкина

Отнюдь не чуждаясь романтизма как такового, поэт тяготел преимущественно к его «трезвым», «реальным» формам. В этом отношении очень показателен созданный им образ Татьяны, который расценивают иногда как едва ли не центральное его художественное открытие. Да, эта натура несомненно романтическая, своеобычная, живущая особой жизнью, «в себе». И не случайно по контрасту к другим, звучным, именам (Евгений Онегин, Владимир Ленский) она названа Татьяной Лариной — что может быть проще и обыкновенней! Стоит напомнить и то, что во времена Пушкина имя это считалось простонародным и было введено в большую литературу с его лёгкой руки, о чём он оповестил и сам. И произошло «освящение» благодаря тому, что Пушкин наделил свою героиню лучшими свойствами русской женщины: не столько обаяние внешнего облика, сколько глубина и поэтичность внутреннего мира, и при всей сдержанности — сила характера, способность к неординарному поступку. Вот почему только по отношению к ней автор не скрывает своей несомненной симпатии, восклицая: «Татьяна, милая Татьяна!».
Во многом столь же трезво и реально поведал Пушкин о самом модном поветрии своего времени, каким был байронизм. Поначалу, в юности, поэт оказался под заметным влиянием своего старшего английского современника. По собственному признанию Пушкина, немало его ранних вещей «отзывается чтением Байрона, от которого я с ума сходил». В стихотворении «К морю» (1824) он называет Байрона «гений… властитель наших дум» и на его кончину дает ярко патетический отклик. «Исчез, оплаканный свободой, Оставя миру свой венец. Шуми, взволнуйся непогодой: Он был, о море, твой певец. Твой образ был на нём означен, Он духом создан был твоим: Как ты, могущ, глубок и мрачен. Как ты, ничем неукротим» [3, c. 379]
Финал жизненной судьбы самого поэта стал в некотором роде последней вариацией на тему неизбежного краха завышенных притязаний. Оказавшись заложником «лихорадки мщения», Пушкин последних дней, действительно, мог сказать о себе определением из посвящённого ему лермонтовского стихотворения «Смерть Поэта» — «невольник чести», что и привело его к гибели. Таким образом, до сих пор речь шла о сложных, неоднозначных взаимоотношениях Пушкина с господствующим в его время романтизмом с различными его особенностями, включая проявления экстремального толка. При всём том, в последние годы своей жизни поэт явно эволюционировал к утверждению уравновешенного, гармоничного жизнеотношения.
Поэт вскрывает здесь механизм художественной фантазии и подтверждает, что даже самый незначащий блик реальности может возбудить работу воображения, вызвать рой мыслей и чувств, дать толчок к рождению образа. Находясь в движении к реализму, Пушкин быстро остывал к своим прежним романтическим увлечениям и порывам, часто преодолевая их посредством иронии. Ещё раз обратимся к повести «Барышня-крестьянка», где находим насмешливое развенчание байронической личности. Реалистические склонности Пушкина своё законченное воплощение получили в его последнем романе «Капитанская дочка» (1836), который даёт пример простоты и естественности языка, полной достоверности характеров и ситуаций, а также примечателен тем, что обращён к жизни обыкновенных людей.
Сказанное о реализме Пушкина подводит к мысли: путь, проделанный им, не только вобрал весь духовный опыт его времени, но и содержал в себе задатки многого из того, чему суждено было развернуться в творчестве следующих поколений. Один из примеров — характерная для писателей «натуральной школы» тема «маленького человека». Открыл её для русской литературы Пушкин. Подходы к ней он намечал с двух сторон — в плане того, что можно назвать «народной поэзией», и в плане обрисовки обыкновенного, частного человека. «Народная поэзия» Пушкина — это особый жанр, напрямую соприкасающийся с миром народной жизни и фольклорным началом. Здесь свой настрой (предельно просто, задушевно, часто сумрачно, тоскливо и с нотой заунывности) и своя стилистика (краткая строка, «мягкая» рифма, выпуклые и очень конкретные образы). Своё законченное воплощение рассматриваемый образ получил в рассказе «Станционный смотритель» (1830). Самсон Вырин — воистину «маленький человек», которого можно вытолкать взашей, даже будучи перед ним кругом виноватым. Но у него (как у некоторых «бедных людей» будущей русской литературы) есть своя гордость: когда гусарский офицер, который тайком увёз его дочь, суёт ему деньги, он бросает их наземь и топчет.
При всей своей новизне и грандиозности появление Александра Пушкина на небосводе русской культуры было событием ожидаемым и закономерным. Быстро нараставшая с середины XVIII столетия сила русской словесности побудила Н. Карамзина за двенадцать лет до рождения поэта выразить предчувствие её расцвета восклицанием – «О россы! Век грядёт, в который и у вас Поэзия начнёт сиять, как солнце в полдень» [9, c. 468]
В лице Пушкина это солнце взошло, и ему суждено было стать первым русским писателем мирового значения. Мы с полным основанием говорим именно так — мирового. Не только по причине исключительной масштабности гения Пушкина, но и ввиду безусловной сопоставимости его наследия с лучшим из того, что довелось сделать корифеям других национальных школ. Одно из доказательств этому — высочайшее художественное качество, достигаемое Пушкиным в случаях его обращения к так называемым вечным темам и сюжетам.
В этом же ряду произведений поэта, как достойного наследника и полноправного «владетеля» богатств мировой культуры, стоит его стихотворение «Я памятник себе воздвиг нерукотворный» (1836). И наконец, высшего совершенства, кристально ясного выражения мысли и формы «Памятник» достигает у Пушкина. «Я памятник себе воздвиг нерукотворный, К нему не зарастёт народная тропа, Вознёсся выше он главою непокорной Александрийского столпа» [17, c. 227].
В этом итоговом для себя произведении Пушкин выказывает спокойное сознание значимости своего творческого наследия, чем ставит завершающую точку в понимании ценности того, что он делал. Уже при жизни Александра Сергеевича Пушкина сотворённое им вошло в духовное существование России огромным и неотъемлемым пластом чувства, мысли, национального менталитета, самой жизни. Как сказал русский религиозный философ И. Ильин: «Пушкин дан нам был для того, чтобы создать солнечный центр нашей истории, чтобы сосредоточить в себе всё необъятное богатство русского духа, и вернуть всё это в глаголах бессмертной красоты» [1, c. 362]