Неолиберализм, монетаризм и проблемы устойчивого развития экономики

Нет ничего удивительного в том, что радикальные критики развития процессов, которые традиционно ассоциируются с «либеральной экономикой», с 2008 года последовательно говорят о смене тренда. В известной мере им не откажешь в логике: по данным Global Trade Alert, всего за период после начала кризиса 2008 года во всем мире было введено порядка 6 380 новых мер, ограничивающих торговлю, в то время как меры, направленные на либерализацию торговли, существенно уступают им по численности (так, в 2015 году было зафиксировано порядка 250 мер, направленных на либерализацию торговли, и почти в три раза больше мер протекционистского характера). Однако эта тенденция не имеет универсального характера. Если обратиться к сфере регулирования прямых иностранных инвестиций, то за период 2008–2015 годов в мире было зафиксировано 503 меры, направленные на либерализацию инвестиционных потоков, и лишь 159 мер, направленных на ужесточение их регулирования. Ситуация в инвестиционной сфере, таким образом, оказывается зеркально противоположной тому, что наблюдается в регулировании торговли: число мер по стимулированию инвестиций более чем в три раза превышает число мер, направленных на их ограничение. Иными словами, в период после глобального кризиса страны — реципиенты инвестиций демонстрируют высокую готовность к привлечению иностранных инвесторов, вложения которых они рассматривают в качестве важного ресурса повышения темпов экономического роста [9].
Несколько сложнее обстоит ситуация с новыми качественными тенденциями, проявившимися в течение 2017 года. Речь идет в первую очередь об изменениях в экономической политике США и ЕС, связанных с приходом к власти администрации Дональда Трампа, а также с последствиями голосования о выходе Великобритании из ЕС. Спора нет — решения, связанные с радикальным ограничением миграционных потоков в США и с отказом от планов радикальной либерализации торговли и инвестиций в тихоокеанском и атлантическом регионах, представляет собой очевидный «откат либерализации» по сравнению с ситуацией, сложившейся к концу президентского срока Барака Обамы. Сужение общего рынка ЕС, практически неизбежное при реализации радикального сценария выхода Великобритании из ЕС, также не дает оснований для оптимизма в отношении перспектив функционирования безбарьерных рынков товаров, услуг и капитала на европейском континенте. Однако и здесь не все однозначно [14].
Во-первых, неверно было бы интерпретировать позицию Дональда Трампа исключительно в терминах протекционистского популизма, ориентированного на удовлетворение интересов низших слоев американского среднего класса. В финансовой сфере решения нового президента США четко укладываются в характерную для всех республиканских администраций либеральную парадигму. В частности, указ Трампа о ключевых принципах регулирования финансовой системы США от 3 февраля 2017 года в явном виде направлен на снижение уровня регуляторного вмешательства в функционирование финансовых (в первую очередь банковских) институтов, предусмотренного принятым в 2010 году законом Додда — Фрэнка. Такое решение никак не укладывается в логику «отката от либеральной глобализации» — тем более, что к концу февраля 2017 года Трамп взял на работу в свою администрацию шесть бывших работников инвестиционного банка Goldman Sachs, ставшего в период 2008–2009 годов одной из главных мишеней для критиков, считающих «бесконтрольные» финансовые операции одной из главных причин кризиса [10].
Во-вторых, некорректной была бы однозначная интерпретация ситуации, возникшей в результате голосования по брекситу, как проявление антилиберальных тенденций. Не надо забывать, что одной из принципиальных причин недовольства Великобритании экономической политикой ЕС в период после 2008 года были попытки (особенно выраженные со стороны Франции) ввести обязательные на всей территории ЕС более жесткие нормы регулирования финансовых операций, грозившие нанести ущерб интересам лондонского Сити. В этом смысле освобождение Великобритании от регуляторных рамок ЕС будет означать не только нарастание неопределенности относительно режима регулирования торговых отношений с ЕС, но и установление полной определенности относительно режима регулирования финансовых операций британских резидентов — в том смысле, что им уже не будут угрожать «контрлиберальные» инициативы Брюсселя [11].
В-третьих, есть серьезные основания рассматривать отказ Трампа от громких международных проектов администрации Обамы в качестве признака не столько протекционистского курса новой администрации, сколько возврата от политической к экономической логике выстраивания торгово-инвестиционных отношений со странами-партнерами. И в этом заключается интрига текущей ситуации.
На протяжении последних лет ни одна дискуссия о будущих путях развития мировой экономики и управления глобальными экономическими процессами не обходила вниманием сюжеты, связанные с перспективами заключения двух крупнейших региональных соглашений под эгидой США, предусматривающих создание Транстихоокеанского партнерства (ТТП) и Трансатлантического торгово-инвестиционного партнерства (ТТИП). Первое из упомянутых соглашений было подписано 4 февраля 2016 года, переговоры по второму активно шли между представителями США и ЕС фактически до середины 2016 года. В случае успешной реализации соответствующие соглашения обещали революционизировать всю практику региональных экономических соглашений, включив в сферу их регулирования широкий круг новых вопросов — от трудовых и экологических стандартов до формирования независимых судебных механизмов разрешения споров между компаниями-инвесторами и суверенными государствами. Более того, высказывались предположения, что в результате заключения этих соглашений претерпит изменения и глобальная система регулирования международной торговли, в рамках которой полномочия ВТО будут радикально усечены в пользу новых региональных объединений [13].
С приходом к власти новой администрации США на этих перспективах, похоже, можно забыть. С одной стороны, любой отказ от решений по снижению барьеров для экономического сотрудничества, находящихся в высокой степени готовности (а в случае ТТП — воплощенных в подписанном соглашении), по определению означает победу протекционизма. С другой стороны, либеральная риторика не всегда отражает реальные экономические интересы, и отказ от соответствующей риторики часто является свидетельством здравого возврата от фантазий к реальности [12]. Экономический смысл региональных торгово-инвестиционных соглашений заключается в том, чтобы за счет сокращения взаимных барьеров повысить эффективность взаимного сотрудничества и обеспечить рост хозяйственных показателей стран — участниц соглашения. В случае соглашений о ТТП и ТТИП, однако, дело явно не ограничивалось экономическими вопросами.