Курсовая: Алмуш: личность и политическая деятельность

После того как клан саваз (саван) во главе с князем Вырагом выразил недовольство по поводу принятия ислама, аристократия болгар разделилась на две партии (вторую возглавил князь Аскал). После угроз со стороны хана Алмуша («поразить мечом») партия Аскала тоже подчинилась и приняла ислам. В итоге в Волжской Булгарии начали строить мечети и проводить службы. Ибн Фадлан писал, что многие упорствовавшие в язычестве жители Волжской Булгарии ушли за Волгу: на неширокой полосе между текущей на юг Волгой и текущей на север Свиягой расположились сувары-язычники, ставшие основой для образования современной чувашской нации. Согласно Ибн Фадлану, в его период не все болгары приняли религию ислам, а лишь племя именно болгар, баланджары, часть племени сувар, другая часть племени сувар со своим князем Вырагом отказалась принять ислам и постепенно начала мигрировать на правую сторону Волги, где продолжил формироваться чувашский народ
В первой четверти X в. Хазария становится довольно серьезным тормозом развития экономики Волжской Булгарии. Алмуш платил десятину от вырученных доходов и имел личную неприязнь по отношению к кагану. «Еще прежде до царя хазар дошла (весть) о красоте дочери царя славян», – сообщает ибн-Фадлан. – «Итак, он (царь хазар) посватал ее, а он (царь славян) привел доводы против него и отказал ему. Тогда тот отправил (экспедицию) и взял ее силой, хотя он иудей, а она мусульманка. Итак, она умерла (находясь) у него. Тогда он послал, требуя во второй раз.
И вот, как только дошло это до царя славян, то он поспешил, и женился на ней (второй дочери) ради царя Аскал из числа находящихся под его (царя) властью, так как он (царь славян) боялся, что он (царь хазар) отнимет ее у него силой, как он сделал с ее сестрой» [12, с. 141]. По всей видимости, это была последняя капля в чаше терпения булгарского эльтебера, так как Алмуш сразу «позвал (секретаря), чтобы написать султану (халифу)» [12, с. 141]. Можно не сомневаться, что основная причина много глубже, чем личная обида булгарского хана. По верному замечанию А.П. Ковалевского, «сватовство» хазарского кагана к дочери царя булгар было, конечно, предлогом, ибо «отказ отдать дочь был в то время отказом от признания вассальной зависимости» [13, с. 642].
По данным арабского ученого Ибн Русте, Алмуш становится мусульманином где-то в начале Х столетия, будучи еще практически молодым человеком. В «Книге драгоценных сокровищ», написанной между 903–912 гг., он сообщает: «Царь Болгар, Алмуш по имени, исповедует ислам. Страна их состоит из болотистых местностей и дремучих лесов, среди которых они и живут» [25, с. 22]. Далее Ибн Русте, опираясь на сведения информатора, совершенно уверенно говорит о том, что большая часть булгарского населения «исповедует ислам, и есть в селениях их мечети и начальные училища с муэдзинами и имамами» [25, с. 22]. Если внимательно прочитать текст разговора Алмуша с ибн-Фадланом, будет ясно, что правитель булгар был обеспокоен больше тем, не противоречит ли нормам ислама то обстоятельство, что вассальный правитель, то есть он, носит имя, одинаковое с именем халифа.
Свидетельством средневековых текстов о Хазарии и хазарах являются фрагментарными и даже кажутся невероятными. Отсюда хазарская история — неисчерпаемый источник загадок, проблем, мифов. Обращусь к двум «хазарских загадок».
Первой тайной является «Киевское письмо» — написано на еврейском языке. Письмо группы еврейских купцов из Киева с руническими тюркском пометкой. В «письме» говорится о необходимости выкупа Якова бен Ханука из плена кредиторов. Его брата-купца, который задолжал им, убили разбойники [9]. Среди купцов встречаем не только еврейские, а славянские и тюркские имена. Даже «смесь» имен, как в случае с Гостята бар Кабар Когеном: из четырех слов имени первое (собственно, имя) — славянское Гостята, второе (сын) — арамейское (с еврейской традиции), третье (пол отцовского имени ?) — тюркское Кабар, а четвертое (вторая половина родительского имени?) — название потомку иудейского храмового первосвященника [sic!].
«Киевское письмо» является осью ожесточенных историографических споров. Не собираясь погружаться в них, отмечу, что Прицак допустил «избыточной» интерпретации текста, а его оппоненты, прежде всего археолог и историк Петр Толочко, — подробно критиковали утверждение тюрколога [11].