Казачество в творчестве Сурикова

Любовь к искусству В. И. Суриков унаследовал от матери, которая занималась вышиванием травами и цветами, владела уникальными навыками сочетания тонов, а также орнаментальными практиками, заимствованными из растительных элементов. Восхищение природой сопровождало его и во время обучения у преподавателя Н. В. Гребнева, с которым он выбирался на пленэр, чтобы создавать акварельные зарисовки, и в период пребывания в Петербурге, где художник получал уроки учителей популярной в то время Академии художеств. Следует отметить, что В. И. Суриков не с первого раза попал туда в качестве студента, а лишь после недолгой подготовки в Рисовальной школе при Обществе поощрения художеств, о чем сообщает нам письмо, адресованное им своему дяде: «В отношении художественном поступающий должен рисовать настолько, чтобы иметь возможность приступить к рисованию с гипсовых голов». Именно этот факт стал причиной повторной сдачи экзаменов осенью. К тому моменту особый интерес у него вызвала античная мифологизированная культура — образец благородного величия, в который постепенно вплеталась христианская тематика, более развернуто представленная после переезда художника в Москву для выполнения крупного заказа по росписи храма Христа Спасителя сценами Вселенских соборов.
Однако, первостепенную роль в оформлении творчества В. И. Сурикова сыграло его происхождение от старинного казачьего рода, на что указывает русско-украинский критик и искусствовед Г. С. Островский (1929–2007): «Далекий предок художника в XVI шел от Дона в дружине Ермака, перевалил через Урал, воевал на Иртыше с татарским ханом <…> Со товарищами строили Суриковы Красноярск, пахали землю, ловили рыбу, били зверя в тайге, бунтовали против царских воевод, берегли русские границы». Иными словами, центральной категорией для создания уникальных художественных образов и концепций В. И. Суриков избрал русский дух, в котором сошлись любовь к родному краю, жертвенность во имя его процветания, целеустремленность и необъятная сила воли. Так, наряду с хвалебными одами мужественности и бесстрашию русского народа мы встречаем бердяевскую концепцию противоречивости его национального духа, склонного к постоянным метаниям и терзаниям на пути к «саморазрушению и самосожиганию», выходу за пределы своей самости.
Основу казачьих группировок составляли преимущественно беглецы, а также представители этноконфессионального меньшинства и земледельцы бывшего Хазарского каганата, занимавшие территории Северного Причерноморья, степного Предкавказья, Приазовья и южнорусские лесостепи. Интеграция их в автономный культурный сегмент способствовала, прежде всего, утверждению военно-демократического самоуправления и промыслово-разбойничьего быта, благодаря которому казачество обрело негативную коннотацию. В дальнейшем это послужит отправной точкой теории Гумилёва Л. Н. (1912–1992), согласно которой казаки не являются носителями исконно русской культуры, а позиционируют себя лишь ее преемниками. Противоположной стала концепция Костомарова Н. И. (1817–1885), в рамках которой казачество формировалось из тех слоев населения, которые не адаптировались к изменяющейся русской действительности или же были изгнаны своими хозяевами, поскольку те не могли их прокормить.
Исходя из подобных тезисов, перед В. И. Суриковым возникла задача показать обратную сторону казачьей жизни, в которой нашлось место завоеваниям новых территорий с целью сохранения и укрепления этнокультурной идентичности вдали от городского пространства. Многие современные антропологи акцентируют внимание на том, что каждому человеку необходима уверенность в своей принадлежности определенному этносу и его ментальности, которую он демонстрирует при первой возможности обмена культурным опытом. Осознавая свою сопричастность к казачеству, художник избрал живопись проводником от набора «сухих» исторических фактов — к «живой» действительности, знакомство зрителя с которой могло бы изменить устоявшиеся веками стереотипы о данном поликультурном образовании.