Этика «заботы о себе». Концепция Мишеля Фуко

Очевидно, субъект начал умирать сразу тогда, когда его придумали и создали. В свое время Жиль Делез упрекнул, что «глупо было бы утверждать, что Фуко заново открыл субъекта или ввел сокровенного субъекта после того, как он его отверг. Субъекта нет, есть только порождение субъективности: субъективность еще необходимо создать, когда для этого пришло время, именно потому, что субъекта не существует».
Так, в начале главы о кротких телах в «Наблюдать и наказывать», Фуко ярко описывает тело солдата, уже создано и вписано в «кроткий» дискурсивный порядок: «Солдат — это прежде всего тот, кого узнают издалека, он носит знаки: природные знаки своей мужественности и смелости, а также знаки своих гордости; его тело – герб его силы и храбрости… во второй половине XVIII в. солдат превратился в вещь, которую производят: из аморфного теста, с неспособного тела изготавливают машину, в которой есть потребность».
Различные социальные институты и структуры – юридические нормы, стили искусства, субкультуры, образование – формируют сущность пола, постоянно ее «проигрывают» (replaying) в форме дискурсивинх практик. Поэтому, дискурс как вычищает биологию, заменяет ее на определенную модель или структуру.
Не случайно Фуко говорит о дискурс как насилие над действительностью: «Дискурс, скорее, следует понимать, как насилие, которое мы совершаем над вещами, в любом случае – как некую практику, которую мы им навязываем; и именно внутри этой практики события дискурса находят принцип своей регулярности».
Так или иначе, Фуко различает два типа политических технологий с телом и статью: анатамо-политики тела (клиническая медицина, военное дело) и биополитики народонаселения (политическая экономия, демография).
Интересно, что «в феодальных обществах Запада политики тела театрализованные, и только некоторые тела становятся предметами публичного любования: королевский тело во время коронации, выхода к народу, тело преступника, как его антипод, во время экзекуции. В современных индустриальных обществах политики тела становятся обыденными, действуя со всевозможными телами как машинами, принуждаются к работе и расходы энергии». Закономерно, что современное общество предлагает собственные схемы манипуляции с телом, а значит, с полом тоже.
Фуко, описывая тело солдата и других видов социальной иерархии, маркируется как Паноптикон, однозначно фиксирует речевой характер человеческого тела, его прагматику и одновременно семантику, однако почему-то не спрашивает себя, куда деваются те тела, теряют свою прагматичную функциональность?
Если же перевести это на язык гендерных категорий, то что делается с определенным гендером, когда он не отвечает запросам дискурса? В конце концов, это, что гендер не что иное как «вещь, которую производят»? Вместе с тем не нужно примешивать сюда пол, ведь, вспоминая ремарку Джудит Батлер, то в человеке должно быть естественное (не в смысле organical, но natural, то есть от природы и ее законов).
И, как ни странно, по этому естественным опять же находится тело, потому что первое, что указывает на женскую или мужскую стать — независимо от культурных, социальных или религиозных традиций — это само тело.