В переписной карточке жителя Сахалина, состоящей из 13 пунктов, А.П. Чехов выделяет грамотность человека и наличие профессии. Эти данные нужны были писателю не только для статистического отчета, но и для того, чтобы понять психологию преступника, знать ту среду, в которой он жил. Из общей массы населения острова Чехов выделяет чиновников, членов их семей, обслугу, ссыльнокаторжных, политических ссыльных и местных аборигенов. Рассказывая о жизни местного населения, он делает вывод, что каторга портит всех, разлагая общество. «Всякий преступник составляет продукт общества», — констатировал А.П.Чехов.
Ссылка никогда и нигде не служила исправлению преступника и служить не могла, утверждал писатель, увидев все ужасы каторги воочию.
1.2. Гуманистическая позиция автора
Зачем Антон Павлович Чехов поехал на Сахалин? А.С. Суворин, с которым в начале 90-х годов Антон Павлович был доверителен, настойчиво отговаривал: «Сахалин никому не нужен и ни для кого не интересен». Чехов горячо возражал: «Сахалин — это место невыносимых страданий… Нет, уверяю Вас, Сахалин нужен и интересен…»
По мере продвижения к Сахалину кошмар продолжался: «на острове, на левом берегу, горела тайга». Чехов оказывается как бы в кровавой тьме тоннеля, у врат ада. «Страшная картина» — фантасмагория дьявольской кисти, «грубо скроенная из потемок, силуэтов гор, дыма… И все в дыму, как в аду».
Во всех путевых заметках по Сахалину Чехов не отметил никакого другого, кроме как настороженного, отношения к его миссии. Наоборот, ему, как пытливому и увлеченному огромным желанием вскрыть корни величайшей несправедливости к человеку — каторге, всегда в 10 тысячах интервью удавалось добиться заинтересованного диалога. Пусть иногда из десятка слов — ответов, но диалога равных людей.
Одной из центральных, на наш взгляд, и самостоятельных глав книги является глава VI — «Рассказ Егора». В его судьбе подчеркивается одна из характерных особенностей каторжан. Случайность преступления, вызванного в большинстве случаев не порочными наклонностями преступника, а характером жизненной ситуации, которая не могла не разрешиться преступлением. И ни одного предложения властям, хотя характер языка, текста, сострадания подспудно требует совершенств тюремной системы. Чехов, как всякий журналист, ограниченный редактором в площади публикации, говорил просто и жгуче о Егоре столько, сколько надо, чтобы разобраться в его судьбе, дать информацию для размышления. И арестантам на Сахалине, и светскому бомонду в салонах он рассказывает лишь то, что сам видел, слышал, а главное — понял.
Эти силы, к сожалению, часто не рождают особого публичного мнения, не формируют воздушную опору для раскрепощенного полета, а создают вакуум делового плюрализма мнений. В этой связи путевые заметки «Остров Сахалин», на наш взгляд, являют собой образец классической публицистики, где автор, как талантливый журналист, объективно просвещает и информирует, надолго вкладывает в душу человека потребность подумать, вернуться к прочитанному много раз.
Чехов, как всякий с обостренной дерзостью и настойчивостью журналист, не особенно-то волновался на негативную реакцию царского режима за фотографическое описание условий каторги. «Остров Сахалин» увидел свет с небольшими затруднениями.. Он увидел людей такими, какими их создали суровая природа Сахалина, их тяжелый каторжный труд: с клопами и грязью, оборванными и голодными, с растоптанным человеческим достоинством, благодаря государственному укладу и уставу сахалинской каторги. Трудно быть цензором произведения, которое жизненно объективно и актуально, вытекает из нашего бытия.
Из строк книги следует: нельзя защищать строй, которому большинство людей не верит. В истории много тому свидетельств. Между политикой и журналистикой нет никакого противоречия, они дополняют, восполняют друг друга.
Чехов назвал причины скотской организации сахалинской каторги: отсталость устава о ссыльных, отсутствие единства управления каторгой, практически бесплатная рабочая сила виделась как источник пополнения казны.
Как уступка общественному мнению, взбудораженному книгой А.П.Чехова, были восприняты реформы, проведенные российским правительством:
в 1893 году — отмена телесных наказаний для женщин и изменение закона о браках заключенных;
в 1895 году — выделение казенных средств на содержание детских приютов;
в 1899 году — отмена вечной ссылки и пожизненной каторги;
в 1903 году — отмена тяжких наказаний и бритья головы[13, 19].
Чехов, как пытливый журналист, проницательный психолог и социолог, практикующий врач, в книге «Остров Сахалин» рассказал о людях, у многих из которых душа заасфальтирована. Никто из его героев книги не пел песен, не играл на балалайке, не был даже рад, что бывало редко, достаточному урожаю овса, репы и редьки, чтобы не умереть в зиму с голоду.
Разгул пошлости управлял душой каторжан на Сахалине лучше всех любых запросов.
Но Чехов, мучительно преодолевая жесткие приступы моральной тошноты, видел в каждом каторжанине человека, интересуясь и описывая отдельные подробности причин преступления; его демографические корни в центральной части России; мотивы декабристской преданности жен каторжан, которые добровольно ехали к мужу стать вдвойне рабом. В совокупности же вся информация о конкретном каторжанине, жуткая по содержанию, непосредственно не заставляла негодовать царским произволом по организации каторги, не вызывала агрессивных настроений общества, но никого, в т. ч. власть, не оставляла равнодушным к ней.
Чехов незаметно вошел в «Остров Сахалин», в политику с верой и надеждой, что где-то там над человеческим потом, грязью, склоками, жадностью, леностью, завистью, угрюмостью, жестокостью таится священный непроветриваемый общешахтной струей уголок чистых деревенских чувств и непорочных истин. Он попытался найти этот уголок с помощью мощного потока общественного мнения, открыл нужный шлюз свежей струе человеческих отношений.
